Главная >  Ресурсы > Россия в Первой мировой войне > Интернет-конференция  >  Северный Кавказ в условиях Первой мировой войны [Н.И. Суханова]

Северный Кавказ в условиях Первой мировой войны

Суханова Наталья Ивановна,
  доктор исторических наук,
профессор кафедры новейшей истории России
Московского государственного областного университета
Sukhanovan<at>rambler.ru

     Россия вступила в Первую мировую войну в условиях бурных перемен. Модернизационные процессы  в экономике после отмены крепостного права содействовали развитию социальной модернизации. В конце ХIХ – начале ХХ веков активно заявила о себе политическая модернизация. Первая мировая война значительно содействовала этому процессу. При этом война выявила максимум особенностей, противоречий, новых цивилизационных элементов, свойственных России.  Наиболее ярко в это время заявили о себе процессы межэтнических и внутриэтнических отношений. Рост национального самосознания, ощущение принадлежности не только к государству, но к этносу, нации стали активно проявляться в общественном сознании многих народов. Очевидным являлся противоречивый процесс роста национальной идеологии в этнических регионах на фоне усиления шовинистических государственных тенденций. Идея конфликта стала господствующей в международных отношениях. Межэтнические конфликты играли огромную роль в борьбе за сферы влияния держав. Конфликтующие стороны использовали геополитический фактор в борьбе, как инструмент достижения целей. Это стало одной из провокационных составляющих для активизации подобного процесса внутри  империй.  В России помимо множества обострившихся проблем актуализировались центробежные тенденции, усилилась межэтническая и внутриэтническая напряженность.

Одним из наисложнейших российских регионов всегда был Северный Кавказ.  Будучи, как и Балканы, полиэтничным взрывоопасным регионом, Северный Кавказ имел еще и ту особенность, которая была взращена долгим процессом этнокультурного взаимодействия населяющих его народов в составе Российского государства. Северокавказское общество при всей его пестроте было более созревшим в понимании преимуществ социального компромисса в отличие от центральной России, где классовая борьба определяла форму общественных взаимоотношений.

Однако неверно было бы считать регион неготовым к восприятию войны. Здесь сталкивались интересы разных социальных структур: казачества, иногородних, коренного крестьянства, рабочего класса, интеллигенции и зарождающейся буржуазии. Ситуация осложнялась мощным внутри - и межэтническим противостоянием. На Северном Кавказе сформировались и действовали значительные военные силы, представленные казачеством и вооружёнными горскими народами. Менталитет горских народов предполагал разрешение конфликтов с помощью оружия, «силовой исход конфликта являлся приоритетным»[1]. Специфическим отличием традиционных культур народов Северного Кавказа является маскулинность, которая проявляется, в частности, в установке на силовой способ решения спорных вопросов. Эти особенности обусловливали конфликтный потенциал региона [2].

Особо серьёзно эти проблемы всегда проявлялись в так называемых контактных зонах, где в прошлом часто возникали экстремальные ситуации, в силу чего у граждан этих территорий складывалась как особая ответственность за интересы государства, так и надежда на его помощь. Сочетание потенциальной энергии межэтнической и межсоциальной вражды с традиционным единым социокультурным пространством всегда составляла определяющую особенность развития народов Северного Кавказа. Первая мировая война стала еще одной проверкой на лояльность региона Российскому государству.

Война выявила массу сложных проблем в регионе. Наиболее очевидным стало падение экономического потенциала особенно в крестьянском хозяйстве. Именно эта категория сельских жителей развивалась активно на юге России. Здесь значительное количество губерний не знало крепостного права, индивидуальное хозяйство было привычным, да и община не была средством подавления крестьянской самостоятельности так, как это было в центральных районах. При этом необходимо учитывать хозяйственное влияние южного казачества, также активно врастающего в товарные отношения. И вот этот процесс позитивной эволюции крестьянской жизни был прерван Первой мировой войной. Военные мобилизации и реквизиции скота пагубно отражались на состоянии производительных сил сельского хозяйства, лишали их наиболее трудоспособной части работников. Только из Кубанской области и Ставропольской губернии в действующую армию было мобилизовано до 300 тысяч человек, что составляло более 13% всего мужского населения. В Терской области из казачьих отделов было призвано в армию 30,8% общего числа работоспособных мужчин, в горских округах  - 5,8%, от крестьянских хозяйств – 25307 человек [3].

Резко сокращалось поголовье скота и лошадей. Только в 1916 г. было намечено изъять для нужд действующей армии из хозяйств Кубанской области 240 тысяч голов крупного рогатого скота, из Терской – 240 тысяч голов, из Ставропольской губернии – 150 тысяч голов, что составляло от 20 до 25% общего поголовья. Одновременно с поставками скота для армии скупался фураж и хлеб. В 1917 г. Терская область должна была поставить в армию и местные провиантские магазины 57 тысяч пудов хлебных продуктов и 56 тысяч пудов сена, Ставропольская губерния – 133,5 тысяч пудов, Кубанская область – 227 тысяч пудов хлеба, Дагестан – 8 тысяч пудов сена [4].

Изменение экономической ситуации под влиянием войны не могло не вызвать поляризации общества. По данным статистического отдела Ставропольского земства к весне 1917 г. у зажиточной части хозяев Ставрополья находилось 8,5 млн. пудов сверх необходимого хлеба, в то время как у бедного крестьянства его не хватало для продовольствия и посева в количестве 14,1 млн. пудов. В условиях войны ежегодно увеличивались налоги и повинности. Например, в 1915 г. с населения Терской области надлежало собрать 2 млн. 29 тысяч рублей – в пять раз больше, чем собиралось налогов в 1901 г.[5]. Помимо воинской повинности, оброчной подати, воинского, поземельного и других налогов, во время войны были введены новые повинности (квартирная, военно-конная и другие).

Дезорганизация экономики и снижение жизненного уровня росли с каждым годом. Быстро поднимались цены на предметы первой необходимости. На Кубани, например, в 1916 г. хлеб подорожал в 2 раза, мясо – в 1,5 раза, масло – в 6 раз. В Дагестане, по сравнению с довоенным временем, цены на отдельные продукты в 1916 г. выросли в 5-6 раз. Такое же положение сложилось в Терской области и в Черноморской губернии. Начальник Кубанской области в начале 1917 г. писал, что сельскохозяйственный кризис, разразившийся в области, угрожает довести недостаток продовольствия «до степени голода»[6].

Характер промышленности региона, где незначительной была крупная и тяжелая промышленность, малочисленность в её составе отраслей с современной технологией, недостаточность кадровых рабочих - все это влияло на  уровень заработков. Он был здесь значительно ниже, чем в развитых промышленных центрах страны. Если учесть фактор резкого падения заработной платы во время Первой мировой войны, то очевиден будет низкий уровень реальных доходов рабочих региона.

При этом очевидной была и иная тенденция. Северокавказское крестьянство, немногочисленный рабочий класс и кустари, исходя из особенностей хозяйственных и социальных, имели традиции кооперации и  предпринимательства. И, как ни странно, для определенного их количества война стала толчком к переходу на новые формы и методы хозяйствования.  До войны Северный Кавказ был тесно связан с европейским сельскохозяйственным рынком. В сельском хозяйстве был заметен переход к поиску более современных методов производства – закупка техники, знакомство с новой агрономией, приобретение элитных семенных материалов и др. До войны южнороссийская промышленность получала инвестиции из Германии. Они шли  в энергетическую, химическую, электротехническую, машиностроительную, металлургическую, нефтяную отрасли экономики. Этот опыт не был забыт.  Предпринимались попытки в новых условиях сохранить возможность развития производства. Очевидным было то, что  происходила трансформация общественного сознания в сторону усиления конкурентноспособности и рыночности разных отраслей хозяйства. В региональном сообществе была отмечена тенденция к снижению негативных тенденций в повседневной жизни – хулиганству, пьянству. Рос интерес к общественным делам, политике, укреплению семейных устоев.

Война  явилась, с одной стороны, разоряющей силой, с другой стороны, она содействовала ускорению «взросления» общества, ухода от традиционализма во многих сферах его жизни. По-видимому, сказывалась потребность не просто к выживанию, а возрождались мобилизационные традиции российского менталитета, работающие в экстремальных условиях. К тому же и война была новой по содержанию, модернизированная. Это тоже влияло на развитие указанных перемен.

Одним из ярких проявлений войны стала маргинализация общества. Источниками формирования маргинальной среды стали действующая армия, дезертиры, беженцы, мигранты. Пограничное, структурно неопределенное состояние субъектов вследствие вынужденного выпадения из привычной социальной среды и неспособность обрести адекватное положение имели место в России и ранее, в ходе реформационного процесса второй половины XIX в., процессов урбанизации и модернизации. Первая мировая война, столь неуспешная для России, вырвала из привычной среды миллионы людей и содержательно не удовлетворяла их в их новых функциях, что привело к появлению большого количества дезертиров. Это массовое явление отражало сложность обстановки, колебания воюющих, усталость от войны. И хотя регион не был затронут непосредственно военными действиями, подвижность дезертирующей массы, особенно в 1917 году, привела к появлению последней в городах и населенных пунктах Северного Кавказа.

Война, кроме всего прочего, - явление психологического порядка, формирующее особый тип человеческого сознания, создает феномен "человека воюющего". Это означает постоянное пребывание в экстремальной ситуации, постоянное нервное напряжение, привычку к опасности, необходимость наличия врага, ставшие за годы войны образом жизни. У этих людей формировался образ врага как проявление психологической дихотомии "свой – чужой", который переносится  во невоенные отношения. Процессы маргинализации затронули значительную часть территории России.  Признаки её проявлялись практически у всех переходных групп, которыми изобиловала феодально-капиталистическая страна. Северный Кавказ тоже был затронут этим процессом. К тому же это был относительно "сытый" регион, куда устремлялись дезертиры и беженцы.

После Первой мировой войны в России осталось всего два района с хлебными излишками – Северный Кавказ и Западная Сибирь. Добираться на Восток в условиях расстроенной транспортной системы было сложно, да и далеко. Поэтому приток беженцев и мигрантов повернул на Юг России. Помимо этого, Северный Кавказ был местом пересылки большого количества военнопленных, судьба которых иногда не решалась годами. Некоторые из них оставались на постоянное место жительства, некоторые пережидали сложную ситуацию с тем, чтобы вернуться на родину. Их присутствие вносило в неспокойную обстановку свою долю проблем. Маргинальный аспект потенциально был способен изменить конфигурацию общества.

Однако маргинализации северокавказского общества противодействовали особенности его этно-социальной структуры. Традиции, нормы права казачества, горцев, инородцев делали эти структуры закрытыми для проникновения маргинальной психологии. Преобладание единоличного хозяйства на селе и кустарных промыслов делало их носителей более ответственными  за свое дело, что тоже закрывало эту среду от маргинализации.

Наличие на Северном Кавказе казачества тоже стало цементирующей составляющей в сохранении целостности и стабильности в регионе. К концу 1914 г. на всех фронтах Первой мировой войны сражалось свыше половины общего числа подлежащих призыву донских, кубанских, терских казаков. Потери в казачьих полках были значительны. Постоянное общение с солдатами – вчерашними рабочими и крестьянами и большевистская пропаганда, порождали определенные изменения во взглядах и умонастроениях казаков-фронтовиков. На психологии казаков отражалось и длительное отсутствие постоянного влияния наиболее консервативного, устойчивого к посторонним воздействиям, старшего поколения, оторванность от станичной среды и казачьего быта.

В условиях разброда на фронтах участилось использование казачьих сотен и полков для «усмирения» пехоты, что начинало вызывать негодование. Растущее недовольство казаков подогревалось и тревожными известиями из станиц и хуторов. Трудности военного времени ухудшили положение казачества. Слишком дорого обходилась им воинская повинность, только  амуниция казака в 1917 году стоила 860 рублей [7].

Долгое отсутствие наиболее трудоспособного мужского населения отрицательно сказывалось на экономическом положении всех без исключения казачьих войск. Война усилила расслоение среди казаков. В 1917 г. 52,7% беспосевных и малопосевных (до 6 дес.) хозяйств кубанских казаков имели лишь 13,6% посевной площади, в то время как 14,9% хозяев, засевавших свыше 16 дес. каждый, – 45,0% всех посевов [8].  Тем не менее, защита своей территории от иноземцев и политических противников была важнейшим стимулом для основной массы казаков. Сложно преодолевая все противоречия времени и войны, казачество сохраняло относительную стабильность в регионе. Во время войны усилилась дифференциация казачества. Сила казачьей общности строилась в значительной степени на морально-нравственных корпоративных установках. Во время войны сокращались сословные привилегии казаков. Серьезно трансформировались социально-политические настроения казаков. Явной была общая демократизация казачества. Война вносила серьезные изменения в систему жизни и взглядов казачества.

Менялся облик и местной интеллигенции. Рост самосознания большинства ее представителей во время войны подтверждался созданием и деятельностью различных общественно-политических, краеведческих, экономических, просветительных, благотворительных и других объединений. Состав интеллигенции на Северном Кавказе был чрезвычайно пестрым и в этническом, и в социальном плане. Её численность в начале XX в. составляла в Кубанской области – 7 тысяч человек, в Ставропольской губернии – 3 тысячи человек, по Терской области данных не обнаружено [9].

Формы общественно-политической деятельности интеллигенции были многообразны: работа в партийных организациях, формирование собственных профессиональных объединений, которые нередко становились местными отделениями Всероссийских союзов учителей, врачей, инженеров, участие в выборах в Государственную Думу и органы местной власти, выпуск собственных печатных изданий и другое. Относительно низкий уровень культурного развития региона, неграмотность основной массы населения, его невысокая политическая активность, отсутствие земств (на Ставрополье оно возникло в 1913 году), а также строжайший контроль со стороны местных властей и полиции ограничивали деятельность интеллигенции, усложняли исполнение ею своего общественного назначения. Но Первая мировая война содействовала активизации этого процесса.

Северокавказская интеллигенция выражала явную поддержку участию России в войне в защиту славянских интересов на Балканах. Движение к мультикультурализму обозначилось только среди интеллигенции.  Но данное состояние было характерно для начала войны. Менталитет городского и сельского населения сохранялся на прежнем уровне. В их сознании – война была одним из направлений правительственной политики. В условиях войны на Северном Кавказе начали проявляться признаки демократического движения. Источники говорят, что к середине 1915 и в 1916 гг. в оппозицию к проводимой властью политики становились почти все партии, действующие на Северном Кавказе. Так был отправлен в отставку городской голова Ставрополя Н.Г.Дидрихсон, отличавшийся демократическими взглядами, что вызвало массу недовольства городского населения. Под влиянием войны менялась устоявшаяся ситуация в регионе. Население Северного Кавказа менялось политически, взрослело в процессе сложностей Первой мировой войны.

Характеризуя обстановку на Кубани, начальник областного жандармского управления сообщал в 1916 г. в департамент полиции, что «в общем настроении всех классов населения чувствуется заметное увеличение нервозности и стремление к крайней деятельности против правительственных и административных властей», «почти в открытую ведутся разговоры о том, что после окончания войны, а может быть, и раньше, произойдет революционное движение», которое «выльется в несравненно более острую форму, чем это было в 1905 году». В 1916 г. начальник Терской области в секретном письме писал: «Всевозможные  общественные организации, возникшие в связи с текущей войной, в последнее время… стали проявлять явную тенденцию внести в свою работу политическую окраску, высказывая, в частности, мысль о необходимости изменения в Российской империи существующего государственного строя»[10].

Разговор об интеллигенции Северного Кавказа нельзя вести без учета роли национальной интеллигенции, зарождение которой связано с проникновением сюда русской культуры, школ на русском языке, делопроизводства, медицинского обслуживания и т.д. Однако было и другое направление взглядов интеллигенции, тяготевшее к исламской культуре Восточного Кавказа. Это были деятели горских судов, аульской администрации, священнослужители, учителя из местных народов. В Дагестане, к примеру, мусульманская грамотность составляла 22% и Дагестан в мусульманском мире называли "Библиотечной державой"[11].

Проблема восприятия войны полиэтничным населением Северного Кавказа была даже вначале неоднозначна. Крайне патриотично проявили себя русские, украинцы, армяне, греки. Причинами стало то, что на кавказском направлении в октябре 1914 г. Османская империя начала военные действия. Усиливались эти настроения тем, что геноцид турок против западных армян стал массовым в годы войны. На Кавказе создавались комитеты по отправке на фронт, добровольные дружины, активно шли сборы продовольствия и всего необходимого для фронта. Армянская церковь благословила участие России в войне [12].

Наиболее проблематичным было отношение горцев к войне. Они никогда не считали себя солдатами империи. Они служили императору. После отречения Николая II они отказались присягать Временному правительству. Их мироощущение оставалось мироощущением джигитов времен Кавказской войны. Сложно было «вписать» их в систему русской армии. Практически с начала войны горские крестьяне были против неё, саботировали мероприятия царских властей, препятствовали их выполнению. Но по мере развития  войны стали заметными перемены в положении и настроениях горских народов Северного Кавказа.

Горцы мусульманского вероисповедания, как правило, не подлежали мобилизации, но под видом добровольцев или по решению горского схода они попадали в армию. В первую очередь призывались горцы-христиане. Кроме того, тысячи горцев были мобилизованы как персонал конно-вьючного транспорта, обслуживавшего различные части. 25 июня 1916 г. был издан указ «О привлечении мужского инородческого населения для работ по устройству оборонительных сооружений и военных сообщений в районе действующей армии, а равно для всяких иных необходимых для государственной обороны работ» [13]. Указом предусматривалась мобилизация на подобные работы мужского «инородческого» населения России, в том числе Кубанской, Терской, Дагестанской областей, в возрасте от 19 до 43 лет. Указ наносил ощутимый удар по хозяйствам горцев, отрывая наиболее работоспособную часть населения.

Недовольство среди крестьян-горцев особенно усилилось во второй половине 1916 г. Оно было связано с изданием правительственного  закона «О привлечении реквизиционным порядком на время настоящей войны освобожденных от воинской повинности инородцев империи». Принудительная реквизиция подвод, мобилизация на тыловые работы мужчин вызвали бурные протесты горцев, в ряде случаев переходящие в вооруженные выступления. Летом 1916 г. крестьяне села Аксай Хасавюртовского округа и около 4 тысяч человек от всех аулов Караногайского приставства начали вооруженное выступление против реквизиций и мобилизаций. Подобное имело место в Кабарде, Балкарии, Чечне, Ингушетии. Временный генерал-губернатор Терской области в своем донесении от 17 сентября 1916 г. сообщал, что в селе Экажевском Назрановского округа некоторые граждане «во время реквизиции подвод и лошадей позволили подстрекать жителей не давать перевозочных средств, ни проводников арб и своим преступным поведением настолько возбудили жителей, что для восстановления среди них порядка и выполнения предъявленного требования доставить арбы и лошадей, потребовалось вмешательство стражников, среди туземцев заметно нервное, вызывающее настроение» [14].

Для горцев участие в войне в составе российских войск означало попадание в иную социокультурную среду, что настраивало их против. Горцы массово уходили из армии, дезертировали. «Со сборного пункта самовольно выбыли по домам», - писал начальник Владикавказского округа в мае 1916 г. Донесения властям пестрят требованиями  о розыске всадников Осетинского конного полка, ратников Осетинской пешей бригады, самовольно покинувших свои части [15].

Новые поборы и призывы порождали у горцев стремление уклониться от них. Формировать горские подразделения становилось всё труднее. Поток добровольцев резко сократился. Горцы отказывались идти на фронт. Осенью 1917 г. провалилась попытка царских властей сформировать ещё одну дивизию из горцев и создать из двух дивизий Кавказский туземный конный корпус. Росло недовольство среди кавалеристов кавказской туземной дивизии.  Многие рядовые всадники отказывались выполнять приказы командиров, уклонялись от службы. Всадники из конвойного взвода при командире дивизии во главе со старшим урядником Черкесского полка Георгиевским кавалером Хаджи-Мурзой Кочкаровым были арестованы за то, что отказались подчиниться офицеру [16].

В связи с началом войны на Кавказе проявляли активность пантюркисты. Одними из сторонников реакционного панисламизма на Северном Кавказе были меньшевики А. Цаликов и И. Гайдаров, пропагандировав­шие идею отторжения Кавказа от России и образования Северо-Кавказского мусульманского государства под эгидой Турции. На третьем году войны — 12 января 1917 г. - начальник Бакинского губернского жандармского управления доносил помощнику наместника на Кавказе генералу Орлову, что «между мусульманами Дагестана и Терской области состоялось соглашение, по которому они обязались ни в коем случае людей на работы не давать и в случае насилия со сторо­ны властей оказать вооруженное сопротивление, взаимно поддерживая друг друга. В Терской области, по слухам, был создан комитет по ор­ганизации восстания, который раздавал мусульманам деньги для приоб­ретения оружия». В донесении отмечалось, что «проявляемая мусульма­нами до сего времени лояльность зависит главным образом от успехов русского оружия на фронте» [17].

Начало ХХ века проявило два взаимосвязанных процесса в жизни горцев. С одной стороны имела место массовая этническая самоидентификация простого народа на уровне обыденных представлений. При этом шел процесс  формирования в этом этнических идейных элит. Он продолжился в революционные годы, но с элементами субъективного влияния извне. Этнополитическая мобилизация, основываясь на мифологическом ресурсе, и используя влияющие события, формировала идейные основы этноса в конкретных условиях. Происходил процесс «политизации» этнического наследия [18] .

При этом война, тем не менее, содействовала новому опыту взаимоотношений горских народов и России. Он проявился сразу после Февральских событий 1917 г. в требованиях съезда народов Кавказа. Там было принято решение о создании Горской республики в составе федеративной государственности России. Таким образом, самый провокационный компонент  - горское противостояние России – во время войны приобрел новую окраску.

Еще одной проблемой, особенным образом проявившейся в регионе во время Первой мировой войны, стала проблема военнопленных стран Тройственного союза на Северном Кавказе. До прихода  к власти большевиков в соответствии с международной конвенцией их довольствие и содержание, а так же использование в трудовой деятельности отвечало международным требованиям. С приходом к власти  большевиков ситуация изменилась. Не было четкого учета пленных, проводилась активная пропаганда большевиков по привлечению пленных на свою сторону, было уничтожено много документации по военнопленным, резко сократилось довольствие и содержание, отсутствовала четкая организация в работе с военнопленными. В мае 1918 г. военнопленные обратились с жалобой в городской совет города Ставрополя с требованием повысить жалование и кормовые. Совет поднял жалование с 1,5 рублей до 2 рублей в день [19]. Но ситуация мало изменилась. Имели место массовые побеги военнопленных, особенно в первой половине 1918 г.

С осени 1918 г. ситуация начала меняться. Возвращались с фронта российские солдаты, составляя конкуренцию на рынке рабочих мест. Из-за гражданской войны, последовавшей после мировой хозяйство серьезно ветшало. При этом очевидной была выгода труда военнопленных, более дешевого и нередко – квалифицированного. Конфликтность проблемы ослабла после завоевания Северного Кавказа белыми, которые содействовали возвращению пленных на родину. Военнопленные в годы Первой мировой войны оказали существенное влияние на различные аспекты жизни северокавказского общества. Среди военнопленных было немало желавших остаться на Северном Кавказе. Одни заводили здесь семьи, находили для себя занятие. Другие находили понравившуюся работу. Так, поляк М.Ковальский стал работать при католическом костеле Ставрополя, садовником городского парка стал работать тоже поляк А. Гурщик [20].

К концу 1919 г. значительное количество пленных покинули Северный Кавказ. Политическое положение в России содействовало тому, что военнопленные начали создавать товарищества или землячества с целью отстаивания собственных интересов. Они организовывали совместное проживание, питание, досуг. Была предпринята попытка забастовки с целью повышения жалования и кормовых. Летом 1919 г. иностранных военнопленных изъяли из города для помощи селу. Здесь они получали натуральную оплату.

Окончательно проблема была решена после 1920 г., когда у власти утвердились большевики. В ряде городов Северного Кавказа были созданы пункты Центропленбежа, которые занимались проблемой перемещения пленных на родину. В 1922 г. эта организация перестала существовать. Россию покинули 3 572900 беженцев и 1 409600 пленных, помимо пожелавших остаться в России [21].

Первая мировая война очень неоднозначно повлияла на жизнь Северного Кавказа. Сложности военного времени и потери сочетались с ростом морального и духовного потенциала определенной части общества, развитием основ этнической идентичности. Проблемы, проявившиеся в годы войны, содействовали переходу ситуации в политическую плоскость.

Очевидным стал рост политической активности. В регионе его проявление носило более демократический, нежели революционный характер. Объяснялось это социально-экономическими особенностями Северного Кавказа.

         Интересным представляется изменение стереотипов исторического сознания славянского населения Юга России, оно начало приобретать регионалистский характер, т.е. в указанной среде шел процесс формирования двойной идентичности. В самой же горской глубинке при сохранении более целостного сознания – традиционалистского – и преобладании социокультурной неоднородности горских народов, вырабатывался архетип сочетания собственной идентичности с общероссийской. Так формировалась своеобразная общность с элементами двойной идентичности. Население Северного Кавказа пополнилось представителями восточно-европейских народов из пленных, осевших здесь после войны. Полиэтничная заданность региона продолжала усиливаться.

         Несмотря на определенные центробежные тенденции, преобладающая часть нерусского населения региона сохраняла пророссийскую ориентацию. Важным фактором было то, что межэтническое противостояние на Северном Кавказе в военные годы стабилизировала Россия. Объединяющая роль России в переломные периоды констатировалась и в предыдущие времена. «Все национальности на Кавказе настроены друг против друга враждебно, мирятся со своим сожительством только под влиянием русской власти и без нее сейчас бы вступили в кровопролитное соперничество»  - писал губернатор  В.В.Воронцов-Дашков [22]. Будучи вовлеченным в Первую мировую войну, Северный Кавказ постепенно становился не только объектом, но и активным субъектом последующих политических, экономических и социальных процессов в государстве.

 

ЛИТЕРАТУРА

1.      Авксентьев В.А., Шаповалов В.А. Этнические проблемы современной России: социально-философский аспект анализа. Ставрополь, 1997. С. 35.

2.      Кавказский регион: проблемы культурного развития и взаимодействия. Тезисы докладов и сообщений Всероссийской научно-практической конференции (Ростов-на-Дону, 22-23 декабря 1999 г.). Ростов-на-Дону. Изд. Ростовского университета, 2000. C. 51.

3.      Государственный архив Ставропольского края (далее – ГАСК) Ф. 167. Оп. 1. Д. 6. Л. 12.

4.      ГАСК. Ф. 1734. Оп. 2. Д. 1. Л. 6.

5.      ГАСК. Ф. 1008. Оп. 1. Д. 1. Л. 66.

6.      Государственный архив Краснодарского края (далее - ГАКК). Ф.р. 975. Оп. 1. Д. 1. Л. 2.

7.      ГАСК. Ф. 1734. Оп. 2. Д. 1. Л. 6.

8.      Крестьянство Северного Кавказа и Дона в период капитализма / Отв.ред. А.М.Анфимов. Ростов-на-Дону, 1990. С. 189.

9.      Деникин А.И. Очерки русской смуты. Вооруженные силы юга России. Распад Российской империи. Октябрь 1918-январь 1919 гг. Минск.: Харвест, 2002. С. 206.

10.    ГАСК. Ф. 2061. Оп. 1. Д. 3. Л. 8.

11.    Государственный архив Российской Федерации (далее – ГАРФ). Ф. 1318. Оп. 1. Д. 42. Л. 44-45.

12.    Святая война // Северокавказский край. 1914. 31октября.  С. 2.

13.     ГАСК. Ф. 1390. Оп. 1. Д. 6. Л. 21.

14.    Архив Северо-Осетинского научно-исследовательского института (далее – АСОНИИ). Ф. 9. Оп. 1. Д. 24. Л. 77.

15.    История народов Северного Кавказа. Конец ХYIII в. – 1917 г. / Отв. ред. ак. А.Л.Нарочицкий. М.: Наука,1988. С. 559.

16.    ГАКК. Ф. 131. Оп. 1. Д. 2. Л. 19.

17.    История Азербайджана. Баку, 1960. Т.2. С.312.

18.    Баранов А.В. Мифы исторического сознания как конструкт этнической мобильности на Юге России и Северном Кавказе // Образ «Другого» в поликультурных обществах: Материалы международной научной конференции. Пятигорск, 22-24 апреля 2011 г. Пятигорск – Ставрополь – Москва: ПГЛУ, 2011.  С.32.

19.    ГАСК. Ф. 96. Оп. 2. Д.3150. Л.472, 535.

20.    ГАСК. Ф. 96. Оп. 2. Д.3150. Л.438.

21.    Крючков И.В. Военнопленные в сельском и городском хозяйстве Ставрополья в 1918-1919 гг. // Новая локальная история. Выпуск 4. Сборник научных статей. Ставрополь-Москва, 2009. С. 173.

22.    Воронцов-Дашков В.В. Всеподданнейший отчет за восемь лет управления Кавказом генерал-адъютанта графа Воронцова-Дашкова. – СПб., 1913. С.14.



В этом разделе

Издания ИНИОН

  • Библиографические издания
  • Реферативно-аналитические издания
  • Научные журналы
  • Ежегодники
  • Монографии и сборники
  • Справочные издания
  • Материалы конференций
  • Информационно-поисковые тезаурусы
  • Библиографические базы данных на DVD

    • На нашем сайте

    публикуется оглавление журналов, издаваемых ИНИОН. Ведется индекс авторов и индекс рубрик.

    Система Orphus