В журнале «Знание — сила» опубликована статья К. Душенко «100-летие московской „белой гвардии“»



Константин Душенко. 100-летие московской «белой гвардии»

Опубликовано в журн. «Знание — сила», 2017, № 11.

***

Первым серьёзным центром гражданского сопротивления коммунистической власти стала, хотя и ненадолго, Москва, а первым гражданским формированием, выступившим в защиту Временного правительства, — дружины московской учащейся молодежи, принявшие столь знаменитое впоследствии название «белая гвардия».

Но сначала несколько слов о предыстории этого термина. Впервые он появился в России в конце 1905 года как самоназвание боевых дружин Союза русского народа в Одессе, т. е. местных черносотенцев. Тогда же в печати появляется слово «белогвардейцы». Почти одновременно отряды «белой гвардии» — но уже из либеральной студенческой молодёжи — возникли в Финляндии, в противовес местной Красной гвардии (в самой России «красная гвардия» появилась только весной 1917 года).

К осени 1917 года об обеих этих «белых гвардиях», судя по всему, сохранялось довольно смутное воспоминание — преимущественно у активных деятелей революции 1905 года. В этой связи любопытен следующий эпизод. По воспоминаниям В. Б. Станкевича, комиссара Временного правительства, на совещании партийных фракций 24 октября 1917 года в Совете Республики (в Петрограде) обсуждались возможности сопротивления большевистскому перевороту. «Я, между прочим, заявил о необходимости организовать гражданскую оборону из студенчества, но меньшевики отшатнулись от меня, как от зачумленного.

— И так правительство наделало много глупостей, вы хотите ещё белую гвардию устраивать…» («Воспоминания. 1914–1919», Берлин, 1923).

«Белая гвардия» здесь — не термин рассказчика; он сам говорит о «гражданской страже». Поэтому его свидетельство заслуживает доверия. Стало быть, кое-кому в Петрограде выражение «белая гвардия» всё ещё было памятно со времён 1905 года, и с ним связывались не самые лучшие воспоминания.

Однако несколько дней спустя «гражданская оборона из студенчества» появилась в Москве — и назвала себя именно «белой гвардией».

26 октября общестуденческая сходка, состоявшаяся в Московском университете, постановила «приветствовать Временное правительство и московскую городскую думу и предоставить себя всецело в её распоряжение». («Власть народа», 27 октября 1917 г.).

27 октября Центральный студенческий исполнительный комитет принял воззвание, в котором, в частности, заявлялось: «Студенчество (…) считает своей ближайшей задачей обеспечение порядка и беспощадную борьбу с попытками погромов (…). Запись в дружины производится по учебным заведениям (…). Организовавшиеся вчера дружины несли караульную службу в городе» («Труд», 28 октября).

А в подборке материалов «Организация обороны», опубликованной 28 октября на 3‑й странице газеты «Власть народа», появилась маленькая заметка:

В Художественном электротеатре на Арбатской площади происходит запись лиц для формирующейся белой гвардии, в противовес красной. Записываются главным образом студенты.

Тут следует заметить, что с Февраля по Октябрь 1917-го слово «белый» практически отсутствует в русском политическом языке. Центральной, как и в годы Первой русской революции, остаётся оппозиция «красного» и «чёрного». Но её содержание меняется коренным образом. Черносотенцы как политическая сила не пережили крушения монархии. Постепенно «чёрное» в публицистике всех направлений становится универсальным символом реакции, насилия и контрреволюции, под каким бы флагом она ни совершалась — пусть даже под красным.

Название «белая» было выбрано «в противовес красной», т. е. по контрасту. Но в цветовой системе тогдашнего политического языка «белое» означало также отрицание «чёрного», т. е. «контрреволюционного», как бы его ни понимать. Об одесской «белой гвардии» 1905 года московские студенты едва ли помнили, а сообщения о новой финляндской «белой гвардии» появились в печати, по-видимому, уже после октябрьских событий в Москве.

«В Замоскворечье произошло столкновение между красной гвардией рабочих и „белой“ студенческой гвардией», — сообщала 28 октября газета «Вперед!». В одном из донесений красногвардейцев от 28 октября говорилось: «Там юнкера и белая гвардия». («Документы Великой пролетарской революции», т. 2). «Белая гвардия» здесь, как и почти во всех современных свидетельствах, относится только к отрядам учащейся молодежи, в отличие от отрядов юнкеров, которые были главной силой вооруженного антибольшевистского сопротивления в Москве.

Московская «белая гвардия» была не только безусловно республиканской, но и достаточно левой по духу. Об этом свидетельствует хотя бы воззвание «К студенчеству: Открытое письмо представителей белой гвардии», опубликованное уже на исходе октябрьских боёв («Труд», 1 ноября 1917 г.). Цитирую:

«...Мы обязаны грудью все встать на защиту великих святых лозунгов свободы, равенства и братства»; «Товарищи студенты, много вас явилось уже в ряды бойцов, но нужно ещё больше, нужны массы»; «С нами все борющиеся за завоевания революции, против нас — все контрреволюционные силы и авантюристы».

Уже после октябрьских боёв, 9 ноября, в кадетском «Утре России» появились написанные по горячим следам воспоминания одного из участников московской «белой гвардии» («Шесть дней в Александровском училище»; подпись: «Доброволец»). «Доброволец», узнав о формирующейся «белой гвардии» из газеты «Власть народа» от 28 октября, пришёл в Художественный электротеатр на Арбатской площади (ныне — кинотеатр «Художественный»). Пришёл потому, что считал себя «рядовым революционной армии, стоящей на страже интересов народа».

«По прибытии в театр, стоявшие у входа юнкера направили меня на второй этаж, где производилась запись добровольцев (...) Все записывающиеся в белую гвардию добровольцы организуются в группы по 30 человек, которые по военной терминологии называются взводами, выбирают из своей среды старосту и отправляются затем в Александровское училище для получения оружия и обучения стрельбе». Пленных большевиков в электротеатре караулил «небольшой отряд из юнкеров и студентов». Взвод автора вошел в 10-ю «добровольческую роту». «Здесь были и конторщики, и инженеры, и студенты всевозможных высших учебных заведений; были гимназисты и реалисты. Возраст моих товарищей по роте колебался от 17 лет до 60». Вечером того же дня большая часть добровольцев не вернулась в Александровское училище. Оставшиеся были распределены по ротам юнкеров училища. «Утро России» обещало продолжить публикацию воспоминаний «Добровольца», но никакого продолжения не последовало; легко догадаться почему.

После сдачи здания московского градоначальства охранявшие его, наряду с юнкерами, студенты-добровольцы, были 29 октября заключены в гостиницу «Дрезден». Затем административный персонал градоначальства отпустили на свободу, а «студентам, или, как стража называла их, „белогвардейцам“, приказано было оставаться на местах» («Утро России», 9 ноября 1917г.): «…Легко справились с небольшими кучками „юнкеров“ и „белогвардейцев“ (так названы студенты, выступавшие вместе с юнкерами)», — записал московский служащий Н. П. Окунев в своём дневнике («Записки москвича», Париж, 1990).

Сведения о жертвах, появившиеся в газетах, подтверждают свидетельство «Добровольца» об участии в «белой гвардии» самых различных категорий учащейся молодёжи. 7 ноября «Власть народа» сообщала, что гимназист Глеб Максимов, сын сотрудника «Русских ведомостей», «записался в добровольческую дружину, работавшую против большевиков, и у Никитских ворот (...) был ранен в живот»; «Был расстрелян ученик школы живописи, ваяния и зодчества Б. А. Котов по простому подозрению в том, что он был среди „белой гвардии“».

В условиях перемирия, подписанного 30 октября между большевистским Военно-революционным комитетом и антибольшевистским Комитетом общественной безопасности, а затем — в договоре ВРК и КОБ 2 ноября предусматривалось полное разоружение и расформирование «белой гвардии». «С утра подтягивались юнкера и белая гвардия к Александровскому воен[ному] училищу для сдачи оружия», — сообщал «Труд» 4 ноября.

З ноября группа студентов и курсисток поспешила откреститься от студенческой «белой гвардии». «Клеймя негодованием выступление студенческой чёрно-белой гвардии, поднявших оружие против рабочих и крестьян, мы заявляем, что не всё московское студенчество принимало участие в позорном наступлении на революцию...» («Известия московского Военно-Революционного комитета», 3 ноября 1917 г.). «Не всё», но, как видно, немалая часть, если понадобились такого рода опровержения.

«Белое» московского Октября — исключительно вербальный символ. Ни газеты, ни мемуаристы не упоминают о белых кокардах или повязках. «Моя студенческая форма — патент на белогвардейство», — сообщает И. Е. Тамм (будущий физик-академик) в письме от 1 ноября 1917 года. В печати упоминалось об автомобилях с белыми флагами, но это были флаги «Красного креста».

Гораздо позже офицер — участник московских событий назвал первый отряд московской «белой гвардии» «родоначальником белой борьбы против красных». (Л. Н. Трескин, «Московское выступление большевиков в 1917 году», в журн. «Часовой» (Париж), 1935, № 158/159).

Однако это мнение разделялось немногими. Сергей Эфрон, муж Марины Цветаевой, считал начало своего «добровольчества» с 26 октября 1917 года, но в его мемуарных очерках 1920-х годов с подробным рассказом о московских событиях «белая гвардия» не упомянута вовсе.

По знаменательному совпадению первое упоминание о финляндской «белой гвардии» в «Правде» появилось одновременно с первым упоминанием о московской «белой гвардии»: «Вся страна разделилась на два враждебных лагеря. Тут и там стали проходить вооруженные стычки между „красной“ и „белой“ гвардиями» («Революция в Финляндии», «Правда», 4 ноября 1917 г.).

С февраля 1918 года в Финляндии развернулась полномасштабная гражданская война, закончившаяся в апреле поражением «красных». Советская печать с напряженным интересом следила за ходом борьбы. Именно с этого времени оборот «белая гвардия» из эпизодического становится обычным, и именно по отношению к финляндской гражданской войне утверждается антагонистическая оппозиция «белые — красные».

В 1918–1920 гг. термин «белая гвардия» (вопреки едва ли не всеобщему мнению позднейших поколений) так и не стал самоназванием сил, сражавшихся в Гражданской войне против большевиков. Название «белые» (но не «белая гвардия»!) было принято ими только в Северо-Западной армии, с мая по декабрь 1919 года, а окончательно — лишь в эмиграции, в 1920–1921 гг. Но и тогда «белыми» отказались называть себя не только «левые» участники антибольшевистской борьбы, но также сибирские областники и крайние монархисты.

В заключение процитирую свою заметку, опубликованную 20 лет назад в «Русской мысли»:

«В каждом сколько-нибудь значительном городе России найдётся как минимум одна памятная таблица в честь бойцов местной Красной гвардии, а в обеих столицах чуть ли не десятки таких таблиц. Согласен, это часть нашей новейшей истории, но именно часть. Я не предлагаю установить напротив каждой „красной“ таблицы „белую“ — для полного, так сказать, равновесия. Но хотя бы одна такая таблица в Москве должна быть установлена, и лучше всего — на здании кинотеатра „Художественный“».


к списку

В этом разделе

  • Выступления и комментарии в СМИ (подробнее)

На нашем сайте

публикуется оглавление журналов, издаваемых ИНИОН. Ведется индекс авторов и индекс рубрик.

Система Orphus